Текст: Варвара Цыпина
Герои новой версии «Горя от ума» в театре На Васильевском живут в красивом доме из красного кирпича с помпезной позолоченной дверью почти во всю вертикаль сцены, словно во дворце или мэрии. Трехэтажная конструкция разбита на окна, в которых и происходит большая часть действия спектакля. В обставленной с советским шиком гостиной стоит маленький телевизор, на вид 30-х годов. Слуга (Вадим Сердюков) в придворном камзоле и парике записывает просьбы начальника в планшет, пока их разговор охраняют секьюрити в черных смокингах.
Как и в предыдущем спектакле «Сон в летнюю ночь», поставленном Русланом Нанавой, режиссер создает эклектичный мир, по законам которого живет даже время. Приметы современности, остро подчеркнутые создателями, обнаруживаются к середине второго акта, до этого момента трудно точно определить временные рамки, в которых происходит действие. С одной стороны, это намекает на неизменность грибоедовской истории, возможной в любые эпохи, а с другой содержательно говорит о героях спектакля. Так, костюм слуги может считаться барской прихотью, одним из показателей вседозволенности мира фамусовского общества – мол, хочу, чтобы мой помощник косплеил прислугу с картин девятнадцатого века. Сам же Фамусов (Сергей Паршин) и его дочь (Анна Васильева) ходят по дому в олимпийской форме с мишкой, демонстрируя верность родине.
Тяготеющие к сатирическому жанру создатели спектакля используют все возможные сценические средства для достижения нужного эффекта. Большинство костюмов, созданных Марией Луккой, очень точно соответствуют характеру облаченных в них героев. Визуальный ряд дублирует актерские переживания, доводя образы до крайней степени утрирования. То же самое происходит и с музыкой. Классика, советская эстрада и современный поп возникают здесь не просто как слышимый сумбур мира, но управляют зрительским восприятием, гиперболизируя трактовки с помощью текстов песен.
Постановочное решение Николая Слободяника дает возможность одновременного существования множества мизансцен, которые, впрочем, работают на одну картинку бесконечного кутежа. В разных частях дома – пьют, употребляют наркотики и предаются разврату, и даже, когда просто разговаривают или строят отношения, здесь царит атмосфера бесконечной праздности. Именно сюда в первой сцене спектакля прибывает Чацкий (Алексей Манцыгин). Его инаковость режиссер транслирует с помощью необычного появления – старый приятель дома Фамусовых, двумя веревками подвешенный за плечи, буквально спускается на сцену откуда-то свыше, туда же он вернется и в самом финале. Эксцентрично настроенный молодой человек в простом свитере тут же выделяется на фоне томно говорящих дам и господ в блестящих костюмах. Однако конфликт остается обозначенным только внешне. В приключениях Чацкого в мире фамусовского общества отсутствует действие, а в бесконечно длинных диалогах текст Грибоедова отчего-то звучит архаично и совсем не остро. Усиливающийся во втором акте абсурд перестает работать на идею сатиры, а эклектика из разряда приема переходит в излишество. И в конечном счете, чем карикатурнее становится образ реальности, тем больше он отдаляет нас от нее.
Спектакль Руслана Нанавы, который можно было прочитать (кажется, это близко к замыслу режиссера) как нескончаемый прием маленького человека в кабинет высокопоставленных чиновников, по ходу действия растворяется в форме. И насмотревшийся на жизнь правящей элиты (тут уж только догадываться и утопать в намеках) Чацкий на тех же веревочках возвращается к себе «домой».
