На Международном театральном фестивале «Мелиховская весна» представляют спектакли по произведениям А.П.Чехова. В этом году он прошел в 14-й раз в статусе международного.
Genius loci
Когда чиновники высоких рангов пишут громкие приветственные слова на открытие «Мелиховской весны» - о значении этого фестиваля для укрепления дружбы народов, они не то чтобы кривят душой или ошибаются – они мажут мимо цели. «Путают» подмосковный фестиваль с каким-то другим, делающим упор на международную программу.
Это не значит, что «Мелиховская весна» - событие локальное. Здесь за долгие годы перебывало множество иностранцев и столичных первачей. Но не это определяет лицо мелиховских встреч, а скромный и пленительный (это затасканное слово в данном случае как раз уместно) genius loci - гений места. Не важные гости влияют на атмосферу фестиваля, а атмосфера чеховского имения, ставшего музеем, подчиняет себе и объединяет всех, кто бы сюда ни приехал.
Сюда хочется возвращаться. Пусть после революции рухнул разоренный чеховский дом, в котором писатель поселился в 1892 году совсем молодым, 32-летним, и прожил около семи лет в беспрерывных трудах. Восстановленный дом с террасой, стоящий на его месте, все равно хранит дух прошлого. И спектакли, которые играются на этой террасе, неслучайно вписываются в «декорацию» – ведь дом проектировался театральным художником Н.П.Сорохтиным, у которого Чехов купил имение… Пусть другая фестивальная площадка – бревенчатый амбар с сеновалом – и вовсе новодел, но пахнет в нем свежим деревом и травой, а распахнув ворота в сад, можно расширить театральное пространство до беспредельности.
Все эти запахи и звуки – тени настоящего и прошлого – жужжание шмеля, соловьиные трели, спорящие с кваканьем лягушек, отдаленный лай собак, приглушенное кукареку или ржанье коней – не просто включаются в партитуру спектаклей, а отчасти режиссируют их.
Бродский писал, кажется, не только про Мелихово, но именно про спектакли, которые здесь прижились: «И хор цикад нарастает по мере того, как число звезд в саду увеличивается…» («Посвящение Чехову», 1993). А уж тем, кому позволили играть перед чеховским флигелем, в котором была написана «Чайка», и вовсе несказанно повезло: думаю, никогда так не играл «Такой театр» из Петербурга «Иванова», как здесь, в наползающем на флигель тумане. Было это уже года три назад, а спектакль остается в памяти как единственное, единичное переживание.
И даже тех, кто выступает на традиционной сцене Серпуховского театра или Чеховского ДК, достигает отзвук «трудов и вдохновенья». «Три сестры» Молодежного театра на Фонтанке прошли здесь так обескураживающе человечно и отчаянно - как нигде. По крайней мере, на московских гастролях ничего подобного не случилось. Нынче в «Водевилях» Театра на Васильевском Ломов появился во фраке с сурепкой в петлице.
О времена, о водевили!
Конечно, дело не в сурепке, пущенной в дело безумной домохозяйкой, – Наталья Степановна ее остервенело шинкует вслед за зеленью и отправляет в кастрюльку. Быть может, сурепка эта фигурирует и в Петербурге, но вот – создалось впечатление, что сорвали ее здесь, во дворе, и использовать придумали тоже здесь и сейчас. Сработала точно схваченная, уместная деревенско-поместная интонации. Режиссер Анджей Бубень перенес действие «Предложения» во времена покорения космоса («голубой целины»), о чем свидетельствуют не только плакаты, украшающие дом Чубуковых, но и форма существования артистов. Но диссонанса с Чеховым не возникло, а фантомность Воловьих лужков только усилилась.
Понятно, что режиссер прослеживает, как живут сюжеты Чехова в разные времена. Как меняется представление о любви. Но он явно хотел показать еще, как меняется эстетика комического с конца ХIХ века до наших дней. В «Медведе» капризная, экспансивная молодая бабенка (Елена Мартыненко) подчиняет себе мягкого, интеллигентного, измученного неурядицами Смирнова (весьма неожиданное и обаятельное решение роли Дмитрием Воробьевым) – делается это игриво и не без элегантности. В «Предложении» измельчавшего, но не лишенного душевной тонкости Ломова – Михаила Николаева, этакого грузноватого певца из самодеятельного театра, берут нахрапом в утрированном стиле народных комедий соцреализма. Перезревшая невеста (Наталья Лыжина), воспитанная странноватым отцом-изобретателем, напоминающим Кузьму Гладышева (Михаил Долгинин), не выпустит жениха из полногрудых объятий. Во «Вреде табака» Артем Цыпин предстает совершенно потерявшимся подкаблучником, беспредельно одиноким человеком эпохи безвременья, когда уже не до смеха (бешеный в первых двух частях темпоритм замедляется). Ну а «Юбилей» жутковато-тягуче сыгран в стиле «Комеди-клаба» - пародии на существование современного банка-офиса, в котором в принципе нет места любви, а женщина безмозгла, гламурна и цепка.
Бубень ведет речь о поруганной любви. Половинка поверженной гигантской головы античной Венеры – в центре «театрального павильона», выстроенного художником Еленой Дмитраковой; на голове сидят, по ней карабкаются актеры, наступая на глаза и на нос… ужасно! Что ж, Чехов дает повод к женоненавистничеству и мизантропии, а наше время далеко от гармонии.
И все же «Водевили» уловили и тонкие вибрации Мелихова, и грубоватые ожидания «простых» зрителей Чеховского ДК, встроились в афишу фестиваля, прозвучали. Вызвали смех и доставили удовольствие.
Гораздо непритязательнее и традиционнее выглядели водевили Чехова в спектакле «Любовь, любовь, любовь» театра «Колесо» из Тольятти. Это восстановление старого спектакля, поставленного основателем театра Глебом Дроздовым (режиссер Наталья Дроздова). Белолицая надменная Попова, молодцеватый Смирнов с пышными усами, куплеты, репризы… Смешно, трогательно театрально…