У режиссера Владимира Туманова получился сложный, чеховский спектакль. При всей гоголевской атрибутике, будь то гипертрофированный комизм и несимпатичные, гротескные персонажи, режиссер создал драму, а не «невероятное событие в двух действиях». Здесь и черти, и ведьмы, и Иванушка-дурачок.
С Иванушкой странным образом ассоциируется Подколесин, а с чертом — Кочкарев. Последний то и дело кидается на помятую спину надворного советника, шепчет из-за плеча, гримасничает, пританцовывает — в общем, полный Гоголь. Подколесин от этого не менее драматический герой, почти чеховский, почти герой Достоевского. Ассоциация с Чеховым возникает отчасти потому, что на этой же сцене Михаил Николаев (Подколесин) играет Дяду Ваню. Режиссер прорисовал лень, нежелание Подколесина пускать кого-то в свой «диванный» мирок, иррациональную потребность убежать через окно от счастливой перемены. Однако, главное — это его глубинная, беспомощная сентиментальность. Не зря спектакль начинается и заканчивается призывом к слуге, который так и не разу не появляется, стены (мягкие, как и полы, как будто набитые ватой) и высокое окно напоминают интерьер сумасшедшего дома. А в глубине сцены — зеркала, посреди которых то пляшет в панталонах Агафья Тихонона, то медленно, не гляда на себя, поворачивается Подколесин. Режиссер уместно обыгрывает гоголевский мотив двойничества: зеркало появляется лишь иногда, основное же действие ограничено «мягкой комнатой». В Театре на Васильевском нам показали две стороны Гоголя. Не «второе дно» драмы, скрытое где-то за знаменитым гоголевским смехом, а ту другую сторону Достоевского-Чехова.
Сторона эта есть у всех. Моряк Жевакин (характерная роль Арсения Мыцыка) мечтает о женском тепле и ласке, но получает отказ уже у 17-ой невесты подряд, Кочкарев сводничает и пьет потому, что собственный брак не удался, Агафья Тиховна на глазах превращается из карикатурной плотоядной купеческой невесты в обманутую женщину. Яичница после скандала с приданым едва ли пойдет снова свататься, а Подколесин — поднимется с дивана. К концу пьесы все герои меняются настолько, что их жизнь после несостоявшейся свадьбы не интересна ни режиссеру, ни писателю. Не меняется только сваха Фекла Ивановна, которая и так скорее элемент колорита, чем герой. Это тот же типаж «ведьмы», который в Театре на Васильевском воплощает Солоха в «Ночи перед Рождеством». Самый плотный, натуральный женский гоголевский тип.
В зале смех. Шутки про жениться или нет, зачем пить, как хорошо, когда дома «бабенка» и как смешна сводня — вечны, ради них зритель и щепотку Достоевского переварит. Короткие понимающие мужские смешки, когда Подколесин думает вслух: «На всю жизнь?!», аплодисменты Кочкареву, снова и снова поднимающего друга с дивана. Фекла Ивановна тоже срывает аплодисменты: еще бы, она ведь за двоих работала, ее зрители — и в зале, и на сцене.
Здесь можно найти комедию, социальную драму, наконец, сословное противостояние. Все диалоги, комедийный «декор» пьесы именно об этих мирских вещах. Но свадьбы в конце нет. Все остаются ни с чем, и самый последний шанс на это «что-то» и режиссер, и Гоголь у героев отобрали. Подколесин больше не выйдет из дома и так и будет бредить, Агафья Тихоновна, которой идет 27-ой год, после такого позора не захочет замуж, Кочкарев — вести «дружбу» с кем бы то ни было. Да и прочие, как уже было сказано, уже неинтересны. Длинный запутанный анекдот, понятный больше на ментальном уровне — такой получилась постановка Туманова. И хорошо, что проблематика, психология, тяжесть не вышли на первый план, что часто случается с постановками по Гоголю. Это смешно — все герои смешные, их движения, сама пластика, их непонимание того, что они смешны. Так что на новую «Женитьбу» Театра на Васильевском стоит идти и подумать, и посмеяться.
подробнее >>
