«Спасти камер-юнкера Пушкина». История одного несостоявшегося подвига. По пьесе М. Хейфеца.
Театр на Васильевском.
Режиссер Олег Сологубов, художник Петр Шерешевский.
Был у меня когда-то проект: купить семь одинаковых бюстиков Пушкина, раскрасить в цвета радуги и расставить на рояле или каминной полке. До некоторой степени он реализован в новом спектакле Театра на Васильевском. Только бюсты здесь разнокалиберные, белые, красные, черные. Набор красок в спектакле сводится к очень скромной фотографической гамме. Белый человек, белая голова, белая лошадь. Черная речка. И чуть ли не сказка про белого бычка.
Кроме бюстиков сценический антураж ограничивается кубиками, которые подошли бы младенцу Пантагрюэлю. Их окрашенные грани складываются в хрестоматийную картинку последней дуэли Пушкина (литография по акварели К. Н. Чичагова рассылалась в 1880 году подписчикам журнала «Будильник» и с тех пор многократно репродуцировалась). Кроме того кубики служат импровизированными столами, барьерами и лежанками, а на чистых гранях их можно рисовать маркером.
Эта разность масштабов сразу же отсылает нас в баснословный мир великанов и карликов, в отношении к главному герою особенно парадоксальный. Классическая русская литература изображала то лишнего человека, то маленького человека. Михаил Хейфец решил вывести на сцену человека среднего. Жизнь, карьера и мировоззрение Миши Питунина ровно ничем не выделялись бы среди его современников, когда бы лейтмотивом их не стала жизнь Пушкина.
В детском саду и в школе, наследующей традициям Царскосельского лицея, Пушкин для Миши — генератор детских травм и мелких неприятностей. В юношеском возрасте пушкинская лирика и пушкинский миф помогают Мише одерживать любовные победы, а в армии — торжествовать над дураком замполитом. В безрадостной зрелости привычный пушкинский культ неожиданно приводит героя к трагической гибели.
Пьеса Хейфеца хитро устроена. С одной стороны, это монолог, подразумевающий моноспектакль. С другой стороны, пьеса оставляет возможность населить подмостки изрядным количеством действующих лиц. И театр ею пользуется сполна. Артем Цыпин изображает своего Мишу максимально сдержанно. Зато окружение его состоит из ярких гротескных персонажей, и актеры здесь не жалеют красок. Говорят, короля играет свита. Но этот принцип может подчеркивать не только величие, но и посредственность. Главный постановочный прием — отсылки к общеизвестному, простая упоминательная клавиатура. Детские кубики складываются в детские фобии. Дворовые песни иллюстрируют подростковые фантазии и комплексы. Музыкальные хиты 70-х и 80-х — живейшие наслаждения и сокрушительные поражения героя. Фотообои Чичагова и пистолеты-лепажи вводят в популярную и изрядно засаленную пушкиниану. Иногда этот прием граничит с цитированием. Так, сцены детства и отрочества явственно напоминают автобиографические моноспектакли Гришковца. Игра в спасение поэта от роковой дуэли кажется реминисценцией новеллы Андрея Битова «Фотография Пушкина». Далее в ход идут расхожие армейские анекдоты и радикально упрощенные балабановские «Жмурки».
Кроме того в спектакле жирно подчеркивается петербургский текст и петербургский контекст. Черная речка — место пушкинской дуэли и «каникул любви» героя. Улица Рентгена подчеркивает фотографические мотивы. Комендантский проспект становится символом экзистенциальной заброшенности.
Все актерские работы по-своему неплохи. Отдельно стоит назвать лирическую героиню Натальи Корольской и целый букет острохарактерных зарисовок Татьяны Мишиной. Но главная удача — главная роль Артема Цыпина.
Что такое «камер-юнкер» дословно? «Комнатный молодой человек». Подразумевается: из хорошей фамилии, дворянин и землевладелец. Александр Пушкин в свои тридцать с небольшим против этой роли протестовал. Миша Питунин в свои сорок с хвостиком с нею смиряется. Хотя весь его аристократический бэкграунд сводится к тому, что родился он в историческом городе, мама определила его в правильную школу, а вездесущий пушкинский миф всю жизнь не давал ему расслабиться.
И однако же Артем Цыпин минималистскими средствами показывает, как его герой в своем нечаянном апофеозе сливается со своим вечным протагонистом и антагонистом — Пушкиным. В финальных сценах его Миша Питунин приобретает даже портретное сходство с поэтом.
«Изучение Пушкина подменяется изучением истории его дуэли», — сетовал когда-то Юрий Тынянов. Пьеса и спектакль показывают, что один только пушкинский биографический миф может наполнить высоким смыслом целую жизнь. И позволить шагнуть из душных комнаток на улице Рентгена непосредственно в вечность.