Театру на Васильевском за без малого 25 лет жизни удалось не только приобрести собственный стиль, но и не растерять атмосферу творчества. А все потому, что люди, стоявшие у истоков этого театра, продолжают в нем работать и поныне. Один из них – Владимир Иванович Рожков, заведующий осветительским цехом, художник по свету.
- Владимир Иванович, как давно вы работаете в Театре на Васильевском?
- Пожалуй, с открытия этой сцены. Я пришел сюда с легкой руки режиссера Анатолия Морозова, который был здесь какое-то время главным. Его Владимир Дмитриевич Словохотов пригласил в начале 90-х. Я тогда работал по совместительству – в театре имени Ленсовета и здесь. Помню, открывались гоголевской «Женитьбой». Первая заявка театра о себе получилась серьезной, профессиональной. Но постановочной части здесь не было: даже ведущие актеры декорации устанавливали. Поставил декорацию и в ней сам же сыграл... Например, Сергей Викторович Лысов часто в этой истории по молодости участвовал. И когда встал вопрос создания цеха, на два дома я жить перестал.
- Почему же из Ленсовета - успешного, устоявшегося театра вы ушли на «непаханое поле»?
- Ушел, потому что нравилось все новое. И я не жалею: мало кто может похвастаться, что участвовал в рождении театра. Ведь тогда не было таких веяний, чтобы театры рождались с нуля и росли как грибы. А когда пришел, здесь были голые стены…
- А до театра имени Ленсовета где служили?
- До Ленсовета у меня был Малый оперный, где я год отработал. Академические, императорские театры – это такая школа! У меня там в цехе был человек, который знал Шаляпина. А Шаляпин его в детстве конфетами кормил, представляете! Хотя отношения внутри театра были сложные, как и во всех театрах с большой историей. Граница «постановочная часть – актеры» редко в старом театре бывает условной, а вот молодой театр, если строят его все сообща, получается как семья…
- Теперь в молодых театрах границы между режиссером и актерами, режиссером и цеховиками порой вообще не существует! Все панибратски бьют главного по плечу и говорят «Ну, Дима! Ты как?»…
- Это несерьезно. Такое похлопывание неизвестно чем закончится для театра. Но у нас это плавно разошлось: образовались цеха, и актеры стали заниматься своим делом. Сложность была другая – специалистов по свету надо было учить, их нигде не готовят…
- Но вас-то учили…
- Да, это последнее, по-моему, было такое образование - Ленинградский кинотехникум, который я заканчивал. Мои однокурсники многие оказались в профессии, потому что тогда «зубры» стали вымирать, и мы как раз попали в этот период: стали освобождаться места. В кинотехникуме у нас был год преддипломной практики. Мне повезло, и я попал на практику в БДТ. Моим учителем был художник по свету Кутиков Евсей Маркович, его уж в живых нет. Это единственный художник по свету, с которым прощались на сцене театра. Сам Товстоногов, Лавров говорили красивые слова… Он был уважаемый человек, его просто боготворили.
- А что входит в обязанности художника по свету? Чем он занимается?
- Для выпуска спектакля собирается команда: режиссер, сценограф, художник по свету. Задача художника – придумать концепцию света, которую надо согласовать с режиссером и сценографом.
- Получается, вы первый, кто должен понять и поддержать режиссерскую идею?
- И должен потом ее воплотить, покартинно представляя, что и как будет по свету. Свет – вещь серьезная. Ровненький свет (когда виден актер - и слава богу) – это концертный вариант, а тут надо создать атмосферу, добиться того, чтобы свет подыгрывал актерам, воздействовал на зрителя. Уж если актеры говорят «Ой, какая лунная ночь», она и должна быть лунной ночью, а не солнечным днем. Это интересно и серьезно. А сейчас есть люди, которым наплевать на то, что там считает режиссер: у меня есть идея, я ее воплощаю и со своей точки зрения не сойду. Я пытаюсь проникнуться уважением к каждому режиссеру: человек ночами не спал, придумывал, вынашивал… Мне кажется, что это правильное направление. Меня так учили. Совесть меня не мучает за то, что я за эти годы сделал: что-то лучше, что-то хуже. Но это же, как дети – все равно люблю.
- Знаю, что и ваша жена работает в Театре на Васильевском…
- Вместе мы уже лет тридцать. Пришла она сюда, когда накрыла безысходность: нет людей, а работать кому-то за мизерную зарплату надо. До этого Надежда работала на заводе инженером-нормировщиком, зарабатывала в три раза больше меня. У меня даже комплекс некий был, что сидел на ее шее… Но со временем ранние подъемы стали жену «доставать»: хочешь - не хочешь, а проходную надо в 7.15 пересекать. Деньги хорошие, а ощущения свободы нет. И хоть я не сторонник семейственности, решили, что она в театр придет. Я вообще не понимаю, когда за световым пультом сидит мужчина. Случалось, конечно, что некому спектакль провести, и приходилось мне за пульт садиться. Но какой бы спектакль ни был прекрасный, смотреть на него по 200 раз, следить за переходами, которых в ином спектакле бывает 50-100… А женщина это может: там, где мужчина начинает отвлекаться, берет женским терпением.
- А кто сегодня является зрителем вашего театра?
- Надеюсь, что у нас публика думающая. Я люблю во время спектакля на балкончик выходить и смотреть в зал: бывает, что и спектакль вроде давно идет, а публика его принимает как новый. Большое дело, что на Васильевском острове появился этот театр – масса людей, любящих театральное искусство, обнаружила его рядом, в пределах шаговой доступности. Это радость для тех, кто здесь живет. Но и многие, конечно, приезжают специально.
Екатерина Омецинская